назад/           живопись/     

 Г.И. Дзенискевич кандидат исторических наук, зав. отделом Америки

                                         Музея антропологии и этнографии имени

                                         Петра Великого (Кунткамера), Санкт-Петербург

«Люди и духи старой Аляски»

Осенью 1993 года в Петербурге, в Музее ант­ропологии и этногра­фии имени Петра Великого (Кунсткамере) открылась не совсем обычная выставка. На ней, наряду с этно­графическими коллекциями, были представлены жи­вописные полотна художника Азата Мин-некаева.  Выставка позволила получить представление о традиционной культуре коренных обитателей аме­риканского Севера - алеутов и эскимосов.

   В практике нашего музея еще не было подобного комплексного экспонирования картин художника, который обра­щается к теме этнографического прошлого народов, и подлинных вещей этих народов, собранных на той же территории и относящихся к тому же историчес­кому времени, о котором рассказывают картины.

   Традиционная культура обитателей арктической и субарктической Аляски, можно сказать, ушла в про­шлое. Теперь поведать о ней могут лишь музейные экспозиции, дневники путешественников той эпохи да научные труды этнографов. Кое-что сообщить об этом могут и рисунки художников, которым довелось быть очевидцами жизни аборигенов старой Аляски, но таких рисунков, к сожалению, немного, к тому же не все они выполнены профессионально.

   Поэтому можно представить, с какой радостью были встречены в музее 17 картин современного ху­дожника, на которых в яркой живописной форме оживают старинные промысловые приемы, реликто­вые праздники, обряды, мифы народов, культурная традиция которых была прервана более ста лет тому назад, и сами они теперь знакомятся со своим этно­графическим прошлым в основном в музеях и биб­лиотеках.

   Впрочем, с музеев и библиотек начинал и сам Азат Миннекаев. Прежде чем взяться за краски и кисти, не одну неделю провел он в научной библиотеке Кунст­камеры, но этого оказалось недостаточно. Если бы не судьба, позволившая ему побывать в той природной среде, где зародилась и некогда процветала культура арктических морских зверобоев, едва ли появилась на свет серия картин «Люди и духи старой Аляски».

   В 1991 году Азат, в то время художник-постанов­щик Магаданского кукольного театра, был пригла­шен в город Анкоридж на Аляске для создания спек­такля на тему эскимосских мифов. А затем ему посчастливилось более трех месяцев жить на остро­ве Св. Павла, одном из островов Прибылова, располо­женных севернее Алеутских островов. Там он окон­чательно «заболел» Севером. Суровая красота островов в Беринговом море - каменистая тундра, ураганные ветры, невиданной высоты и сочности травы, крики котиков, сливающиеся с рокотом соле­ного прибоя - не могла не пленить художника, побу­дила его скорее перенести все это на холст. Но глав­ными героями картин стали люди, покорившие Арктику и сделавшие ее своим родным домом, несмо­тря на то, что пропитание здесь им приходилось все­гда добывать с риском для жизни. Алеуты острова, потомки отважных морских зверобоев, стали друзья­ми художника и героями его картин. С Иллариона Меркурьева, мэра алеутского поселка, написано, на­пример, лицо вождя, сидящего третьим справа на картине «Праздник».

Праздниками у алеутов отмечались разные собы­тия, но прежде всего - начало и окончание промыс­ловых сезонов. Ритуальные охотничьи празднества устраивались в больших общественных домах и но­сили характер театрализованных представлений с маскарадом, песнями и плясками под бубны. Присут­ствующие рассаживались вокруг импровизирован­ной сцены, а вожди и почетные гости всегда занима­ли лучшие места в первом ряду. Художник воспроизвел именно такое событие.

   В течение тысячелетий алеутов и эскимосов, геро­ев картин Азата Миннекаева, кормило море. На про­мысел они отправлялись в кожаных лодках типа бай­дарок, вооруженные гарпунами и копьями. На картине «Охота на кита» показана сцена традиционной охоты на морского исполина. На ней все изобра­жено вполне достоверно: охотник подплывает к жи­вотному сзади и бросает копье с отравленным нако­нечником, стараясь попасть ниже плавника. Что же происходит дальше? Вонзив копье, охотник поспеш­но отплывает, яд начинает оказывать парализующее действие, и через два-три дня раненый кит погибает. Добычей охотников, однако, он станет лишь в том случае, если ветер благоприятного направления при­бьет мертвую тушу к берегу недалеко от селения.

   Алеут-охотник неотделим от байдарки. В соору­жении своих промысловых кожаных лодок они до­стигли такого совершенства, что, как верно подметил миссионер Иннокентий Вениаминов, «едва ли совре­менные математики смогли бы что-нибудь добавить к улучшению их». На картине «Плывущий в облаках» мы видим алеута в байдарке, как бы уплывающего вверх, в облака, и невольно вспоминаются слова того же миссионера: «Алеут, когда сидит в своей однолюч-ной байдарке, в своем национальном костюме, сов­сем другой человек, чем на земле; в то время кажется, что он создан для байдарки или байдарка изобретена для того, чтобы показать его с лучшей стороны».

   Морских животных промышляли не только в мо­ре, но и на береговых лежбищах. Сцены сухопутной охоты показаны на картине «Забой котиков», где группа охотников (все они написаны с жителей ост­рова Св. Павла), вооруженных тяжелыми длинными палками, убивают отогнанных от воды морских ко­тиков. На картине «Поединок» потерявший на суше подвижность гигантский морж вот-вот станет добы­чей охотника, уже занесшего над ним копье с камен­ным наконечником.

   На следующем полотне перед нами вероятный финал такого поединка: морской гигант сражен, но на лице старого охотника нет торжествующего выра­жения, на нем — грусть и покаяние. Здесь вновь сле­дует отметить понимание и правдивое освещение жизни аляскинских охотников. Моржи для них были, можно сказать, самыми необходимыми промысловы­ми животными: их мясо считалось лучшей пищей, шкуры использовались для обтяжки байдарок и по­шива одежды, из клыков вырезали наконечники стрел и копий, жир жгли в лампах — словом, от удач­ного промысла на моржей зависело благополучие зверобоя. Поэтому нет ничего удивительного в том, что моржи были объектом поклонения и пользова­лись особым почитанием у тех охотников, которые считали себя принадлежащими к тотемному роду моржей. На картине виден как раз такой человек: ме­ховая вставка на груди его парки и две белые костя­ные втулки по сторонам нижней губы («клыки мор­жа») указывают на эту связь. Охотник, принадлежавший к роду моржей, должен был оправ­дываться перед душой убитого им зверя, вымаливать у нее прощение, чтобы предохранить свой род от ме­сти.

   Вместилищем души животного считался его че­реп. По традиции голову добытого зверя полагалось бросить обратно в море, т. к., согласно древним пред­ставлениям, лишь при этом условии животное вновь сможет возродиться и снова станет добычей охотни­ка. Об этой древней традиции рассказывает картина «Возвращение морю души убитого моржа». На ней -два охотника. Один из них (художник написал его с алеута Патрика Плетникова) в торжественном молча­нии опускает голову убитого животного в море. При­сутствие второго человека во время подобного риту­ала считалось необходимым, и по традиции им могла

быть жена охотника или его промысловый напарник. Художнику удалось передать атмосферу единения че­ловека и природы. «В жизни нет места настоящей же­стокости, кончается одна жизнь, начинается новая, все гармонично переплетено» - такое философское восприятие живого, по наблюдению Азата Миннека-ева, сохраняется даже у современных алеутов.

   Несколько работ этой серии посвящены богатому и своеобразному духовному миру обитателей старой Аляски. Согласно древним верованиям, мир был на­селен бесчисленными добрыми и злыми духами, а роль посредника в сношениях с ними отводилась шаману. Шаманской теме художник уделил много внимания. На одной из картин изображен шаман в процессе камлания, на другой мы видим его перед началом магического действия. Шаман собирается надеть маску, его лицо крайне сосредоточено, так как через минуту ему предстоит перевоплощение в того духа, которого данная маска символизирует. На двух полотнах показаны места захоронений шаманов. Особенно насыщено информацией полотно «В пе­щере предков». Островные алеуты захоранивали ша­манов как вождей и почетных охотников, в пещерах и гротах. После бальзамирования трупу придавалось сидячее положение, на него надевалась погребальная одежда, а лицо закрывалось специально вырезанной маской. На картине очень точно запечатлен этот обычай, но, кроме того, художник здесь хотел расска­зать и о другом. Справа на картине изображен ста­рый охотник в промысловом головном уборе с факе­лом в руке. На его лице — сложная гамма чувств: почтение, озабоченность, деловитость. Становится ясным, что сюда его привела не только священная память об усопшем. Алеуты иногда навещали места захоронений для того, чтобы добыть трупный яд для охотничьих стрел.

   На выставке среди подлинных вещей алеутов бы­ла выставлена точно такая же погребальная маска, которая изображена на картине «В пещере предков». В Кунсткамеру этот экспонат поступил в середине прошлого столетия от капитана Н. Архимандритова, а найдена маска была в пещере, где некогда захоро­нили алеутского шамана. Необычное чувство — одновременное восприятие подлинника и его изобра­жение средствами искусства — производило сильное впечатление и заставляло посетителей подолгу за­держиваться у этой картины.

   Обращается Азат Миннекаев и к мифологическим сюжетам. Его картина «Визит предков» написана под влиянием алеутского мифа о происхождении людей от упавшей с неба собаки или от птицы. Легенда по­служила сюжетом и для полотна «Путь», на котором крупным планом изображен так называемый «крыла­тый предмет» (стабилизатор гарпуна) с характерным для эскимосов глазчатым орнаментом, а также куль­товое сооружение из челюстей кита. Оба этих эле­мента относятся к традиционной культуре эскимосов и были распространены как на американской, так и на азиатской сторонах пролива Беринга, поэтому они могут служить символом общности эскимосской культуры на обоих материках. А название этой карти­ны появилось благодаря известной гипотезе о перво­начальном заселении американского континента охотничьими племенами из Азии через перешеек, су­ществовавший на месте нынешнего пролива Беринга и части Берингова моря в позднем палеолите.

   Древнее переселение племен в районе Беринго-морья послужило темой и для картины «Свидетель». Это полотно отличает высокое художественное мастерство. Перед нами - безжизненное русло старого ледника, которое просматривается сквозь помещен­ную на переднем плане сильно увеличенную погре­бальную маску.

   В атмосферу радостного весеннего праздника пе­реносит нас другая картина - «Налукатак», или «Прыжки в поднебесье». Это традиционное эскимос­ское развлечение, без которого и сейчас не обходит­ся ни один праздник северян. Участники этой забавы раскачивают вверх и вниз стоящего на сшитых мор­жовых шкурах человека, который в такт этим рывкам подпрыгивает подчас на высоту трехэтажного дома.

   Художнику настолько глубоко удалось проник­нуться культурой и традициями старой Аляски, что даже придирчивый специалист найдет в этой серии картин, как нам кажется, совсем немного этнографи­ческих неточностей. В целом же картины Азата Миннекаева настолько этнографически грамотны, что вполне могут служить яркой иллюстрацией ко многим страницам истории и культуры коренных обитателей американского Севе­ра.

   Следует также отметить, что восприятие этих худо­жественных произведений было значительно усилено тем, что рядом с ними размещались подлинные вещи эскимосов и алеутов, собранные на Аляске полтора века назад. Гарпуны и копья с каменными и костяны­ми наконечниками, модели охотничьих лодок с осна­щением, промысловые и обрядовые головные уборы, шаманские бубен и погремушка, ритуальные маски — вот далеко не полный перечень коллекционных ве­щей из фондов Кунсткамеры, подтверждающих досто­верность того, что изобразил художник.

   Насколько удалось авторам экспозиции достичь этой цели? Вот, например, одна из записей в книге отзывов: «Для нас Вы открыли Новый мир, где живет очень умный и красивый народ. Спасибо». (Л. и С. Му­равьевы).

   Таким образом, благодаря комплексному показу одновременно вещевой и живописной коллекций, самобытная древняя культура народа американского Севера предстала на выставке в Кунсткамере в очень живой и яркой форме, и, судя по отзывам, не остави­ла посетителей равнодушными. Нам представляется, что подобный опыт организации сложных экспози­ций, гармонично сочетающих столь разноплановый материал, вполне оправдан.